Обратный счет. Книга третья из серии «Сказки мегап - Страница 20

К оглавлению

гражданка Киреева?

Надежда несколько запуталась в «гражданках Киреевых», и механически

кивнула, соглашаясь.

– И во сколько это было, можете уточнить? – продолжал работать опер.

– Конечно. В половине восьмого она была уже здесь. Это могут

подтвердить соседи через стенку. У Инессы Николаевны голос очень…

пронзительный. Кстати, мы по телефону с ней еще разговаривали до того, как

ей приехать. Это алиби?

– Не совсем, – задумчиво проговорил лейтенант.

– Почему? На какое, собственно, время ей алиби нужно?

– Убийство девушки произошло около семи часов вечера. Чисто

гипотетически ваша родственница могла зарезать потерпевшую и потом

приехать к вам пить чай.

– Глупости. Мы же с ней по телефону в это время говорили. Я в семь

вечера как раз от мужа пришла, он у меня сейчас в больнице.

– А звонила она вам откуда?

– Из дома, конечно. А какое это имеет значение?

Опер завис, соображая.

– Иными словами, за тридцать минут ей удалось добраться к вам с улицы

Плещеева? Она же на Плещеева живет, так?

Надя молчала. Помедлив ответила:

– Возможно, я ошиблась со временем. Возможно, я пришла домой

раньше. Вчера был такой суматошный день…

– Так это же легко проверить! – с деланным добродушием воскликнул

лейтенант. – Ваш мобильничек можно?

– А она мне, кажется, на домашний звонила… – замялась Надежда. – И

сунула я куда-то мобильник…

– Гражданка Киреева, – сдвинул брови лейтенант, – сумочку свою

проверьте. Или это мне проделать?

Надежда со вздохом приподнялась со стула и отправилась в прихожую.

Опер потащился за ней. Вот зараза.

– Ну вот, – произнес он удовлетворенно, понажимав на кнопочки ее

«Нокии», – вот он этот звоночек, видите? В девятнадцать ноль семь она вам

позвонила. Алиби, значит, отсутствует.

Лейтенант остался доволен разговором.

И вот Надежда – нет. Сидит теперь в супружеской спальне и не может

собрать мысли в кучку.

Вляпалась, выходит, Инка, доигралась. «Зато теперь она будет молодеть,

– со злой иронией подумала Надежда, – неуклонно и с положительной

динамикой. Получается, что не вляпалась она вовсе, а добилась своего».

Приоткрыл дверь спальни и просунул голову Андрей.

– Приветик, ма. А кто это к нам приходил? А есть чего пожевать?

– Котлетки будешь? Иди, мой руки.

– Зачем это? – привычно дурачился Андрюха.

Надя устало улыбнулась. Вспомнила его маленького. Крошечного, только

из роддома. Орущего и беспомощного. И себя, беспомощную и чуть не

плачущую. Она ничего не умела с этими младенцами. И мамы не было рядом.

И никого. Усталость и недосып тогда были не самым страшным ужасом.

Настоящим ужасом был беспомощный и орущий Андрейка. Как пеленать, как

купать, как все остальное? И когда? И как все успеть?

На второй день этого кошмара в квартиру без звонка ввалилась Инесса.

Сразу же отобрала телефонную трубку, в которую пустоголовые подружки

грузили ее вопросами о том, много ли у нее появилось растяжек на пузе и попе

и когда она теперь сможет выбраться в парикмахерскую. Потом велела дать

грудь сыну, пожрать самой, быстро сцедиться, лечь поспать хотя бы на час.

Разбудила, накормила, велела дать сыну грудь… И так три дня. Всего-

навсего три дня. Одновременно изводя упреками, что взяла эти дни за свой

счет. Зудела, что могла бы провести их получше. Но – стирала и гладила

пеленки, ругалась по телефону с Кириллом, добиваясь, чтобы тот пришел с

работы вовремя и по дороге купил молока и картошки, сама ходила за молоком

и картошкой, а потом учила Надю постригать младенцу ногти и чистить от

козявок нос.

Если бы не те три волонтерских дня, что было бы с Надей? Не погибла

бы, конечно. Но все же, что с ней тогда было бы? Потом она узнала случайно,

что бездетная Инесса всю премудрость общения с новорожденными выудила из

книг, а что-то и от теток из техбюро, с которыми вместе работала, а что-то от

соседок по дому, в котором жила. Зачем ей это было нужно? Может, надеялась,

что самой когда-то пригодится? А вот Надя не обеспокоилась ни прочитать, ни

разузнать, хотя времени для этого у нее было аж восемь месяцев с хвостиком.

Потом Инка у них почти не появлялась. Изредка брала племянника к себе

на передержку, при этом отнюдь не демонстрируя восторгов, а напротив,

демонстрируя сарказм и иронию. Но, как догадалась Надя, это была

маскировка и самозащита. Чтобы, увидев ее умильную рожу, не сказали в спину

с насмешливой жалостью: «Ну а как иначе? Своих-то нет».

В отношениях между Надеждой и Инессой ничего не поменялось. Инесса

все так же недолюбливала невестку, а та старалась пореже к ней ездить в гости

и пореже приглашать к себе в дом. Если только Кирилл не настаивал слишком

серьезно.

Тот Инкин странный поступок со временем выцвел и почти стерся из

памяти, утонув в крапивных зарослях взаимных обид и склок. И Наде уже не

хотелось выспрашивать Инку, зачем и почему та решила прийти тогда к ней на

помощь. Да было ли это? Не помню.

И вот теперь эта молодящаяся карга попала в серьезный переплет. Что ж,

как говорил классик, человек за все платит сам. Будь Инесса нормальной

бабой, а не злобной мегерой, не зацепила бы ее идея-фикс о том, что можно

вернуть молодость за счет чьей-то жизни. И хватит об этом. Пора ребенка

ужином кормить. И Надя побрела на кухню.

Она позвонила, когда Надежда после ужина мыла посуду. Пролаяла, не

поздоровавшись:

– У меня проблемы. Если мне придется уехать, заберешь кота. А то